и бросался на перерез, как только адские машины приближались на небезопасную дистанцию. Увернувшийся в последнюю очередь от камикадзе, рогатый автобус, матерясь и угрожая, впустил таки Мнимого в свой салон. Там сидели Волос и Жоржик, везущие в сторону барахолки самопальные детские вещички, чтобы сбыть их и чего-нибудь выпить.
Валерьян попытался стереть с лица румяное смущение, вызванное едва не случившейся катастрофой. Меньжуя сопли бахромой, он заговорил на отвлечённые темы, и, поведал о случайной недавней встрече с басером демисезонных Склифом.
- А разве у демисезонных есть басер? - не моргнув глазом, спросил Волос, чем ввел Мнимого в окончательное замешательство. Пытаясь доказать правоту вышесказанных слов, Валерьян сошел с ума на ближайшей остановке, и побрёл в неизвестном никому направлении, в сторону своей строящейся виллы в окрестностях Воронежгтона.
Поправляя здоровье, Валерьян Мнимый, отобрал у другого счастье, в лице Светлины, разрушив, и перестроив её семейную жизнь. Он так увлёкся нечаянно нагрянувшей любовью, что невольно оказался не у дел, происходящих в выселках.
Великая буржуазная революция, под предводительством Ельсона Шалулы Шамандейлы, друга и соратника Мнимого и Патитучки, не оставила без внимания мировую общественность, всю, кроме Валерьана Мнимого. Перестроенные и перестрелянные негласные враги ушли в глубокую оппозицию, и устами бомжеподобных граждан, вещали всякую утопическую ахинею.
Вернувшись после отдыха и послепутчевого дождика возмужавшим, прибавившим в весе, семье и волосатости, Валерьян, не узнал родного края. Всё здесь изменилось. Привычные кроваво-красные тона приобрели триколорный оттенок.
- Говорят, у вас тут геморрой какой-то случился, - поинтересовался Мнимый у…
32
...у Мнимого совершенно случайно оказался фотоаппарат, когда Чун с Гусликом угнали тачку шестисотого магазина, и врезались на ней в позу быкующего Смита, мирно пьющего пиво за лося. Пришедший на помощь потерпевшему Патитучка, сделал ему искусственное дыхание через задний проход естественным поршнем, и переливание из тухлой вены в порожнее.
Оклемавшийся, не приходя в сознание Вайдадон, потребовал разъяснений. Чун и Гуслик, заикаясь наперебой, стали объяснять, что первый жал на педали, а второй рулил, а в виду того, что оба они тормоза, остановиться не удалось.
Пострадавший хотел заявить на них в суд, но вспомнив, что находится во всевысельском розыске, решил уехать за черту выселок на мокрое дело, понырять, поплавать.
Захватив с собой Патитучку, Скутера, Акила и купальный костюм с двадцатилитровой канистрой, они очутились на левобережье Похабинского залива канала имени Морквы. Заполнив все ёмкости, включая утробы, жидким хлебом, компания жаждущих активного отдыха, очутилась на пляже. Упасть им было негде. Везде валялись люди и яблоки. Кинув в адрес испепеляющихся солнцами несколько виртуальных фраз про яблоню от яблока, они побрели вдоль берега, где песок постепенно сменился бетонными плитами.
Стоило им только оголиться, как тучи завесили собой весь небосвод, и окропили беспечные головы отдыхающих дождём. Приняв близко к сердцу по паре глотков холодящего напитка, купальщики, влезли в более холодные воды. Через долю секунды Патитучка со Смитом выскочили из волн, и как угорелые помчались наперегонки, пытаясь согреться. От большой скорости они чуть не замерзли окончательно, но Смит поскользнулся и упал в грязевую жижу.
Сине-зелёные от холода с оттенками грязи, им пришлось снова лезть в воду. Веселящиеся по этому поводу, толстокожие Скутер и Акил, плавали у берега вверх брюхами, смертельно пугая чаек и прочих бакланов. Осмеянные и замороженные, взяли по малому валуну с голову трезвого телёнка, и бросили на пузо каждому смеющемуся. Те пошли ко дну, но всплыли, как любое впопыхах отложенное тело и дело.
Вскоре из-за туч постепенно вылезли все источники тепла и света, накалив до предела дрожжевой напиток в канистре и головах отдыхающих. Скутер с Акилом понесли ополовиненную канистру ближе к влаге и прохладе, но поскользнулись на склоне. Совершив тройное на двоих сальто, и перемазавшись грязью от акиловских пят до скутерских очков, они, к всеобщему счастью, не пролили ни капли дурманящего пойла.
Отогретые до нелёгкого опьянения Патитучка и Смит, приветствовали проходящие суда неприличными жестами пальцев и обнажённых задов. Засушив вёсла и плавки, они бросились догонять проходящих мимо дев. Мирно прогуливающиеся нимфы чуть не опорожнились до смерти от страха и неожиданности от увиденных непристойных достоинств мужчин. И только после того, как желающим познакомиться, друзья принесли трусы, и те их надели, девы вступили в переговоры, которые так и ничем не закончились.
Возвращение домой было долгим и нудным. Трое пьяных, но почти тверёзых умом товарища оттаскивали Патитучку от прохожих и пассажиров. Его мозг дал сбой, и он заплетающейся речью дебила-сектанта, проповедовал народу собственный идиотизм. Уверяя всех, что не глупей паровоза, он призывал преимущественно сестёр молодого возраста забыть все извращения поп-культуры, отказаться от рокенрола, и слушать только классическую заумь.
Выселки встретили своих, пьяных от хлеба единого сынов тёмно-лиловым дымом над водой. Это небеса заката плакали над затуманенными умами своих сожителей в лице героев первой части повествования. Отправив Патитучку на просмотр ретроспективных снов про армию, трое допивающих горячее и выдохшееся пойло, поставили на уши округу своими криками. Патитучка уже не слышал этого. Он спал, и переживал свой очередной переход из сна в реальность. Он разобрал свой комуз на сотню деталей, покрасил, помыл их, и…
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ГЛАВЫ
